"   Проследить путь от «Колымских рассказов» до нашей варварской тюремной системы несложно. Но я осмелюсь утверждать, что вопрос «можно ли просто так угробить человека на золотых приисках» и вопрос «может ли существовать армия, составленная из рабов», вопрос «можно ли расстреливать людей толпами» и вопрос «можно ли разгонять дубинками мирную демонстрацию» тоже лежат в одной плоскости, а их нравственные оценки неразрывно связаны друг с другом.  "

Сегодня 29 лет с того дня, как скончался русский писатель Варлам Шаламов. Эта некруглая и, в принципе, совершенно произвольная дата станет отправной точкой для некоторых рассуждений о литературе и о сегодняшней действительности. 

Для начала, поздравляю всех с окончанием этих утомительных, съедающих волю и интеллект зимних праздников. С новым годом! 

Можно сказать, что идею этой колонки я вынашивал три с половиной года. Это почти не преувеличение, те мысли, которые я сейчас попытаюсь изложить, посещали меня летом 2007 года, когда в Вологде относительно широко и масштабно праздновалось столетие Шаламова. Жаль, что тогда её решительно негде было опубликовать. 

Так вот. Шаламов классик, и его «классичность», казалось бы, никем не оспаривается. Беда в том, что этот хрестоматийный лоск и предопределённость места в углу книжной полки снимают этическую проблематику его рассказов. Более того, я часто сталкиваюсь с мнением, что Шаламов устарел, потому что ушли в прошлое, теперь уже очень далёкое, лагеря. 

Самое любопытное, что подобную точку зрения легитимизировал сам писатель. В 1972 году, после публикации «Колымских рассказов» в Германии, он пишет открытое письмо в «Литературную газету», в котором говорит: «Проблематика «Колымских рассказов» давно снята жизнью, и представлять меня миру в роли подпольного антисоветчика, «внутреннего эмигранта» господам из «Посева» и «Нового журнала» и их хозяевам не удастся!». Вообще всё это письмо выдержано в довольно отталкивающем стиле, почитайте(http://shalamov.ru/library/24/73.html), если любопытно, но я бы не стал слишком жёстко критиковать автора. По большому счёту, собственное поведение он сам несколькими годами ранее описал в одном из рассказов. 

В дневниках людей освободительного движения России есть страшная травма – просьба о помиловании. Это считалось позором до революции, вечным позором. И после революции в общество политкаторжан и ссыльнопоселенцев не принимали категорически так называемых «подаванцев», то есть когда-либо по любому поводу просивших царя об освобождении, о смягчении наказания.

В тридцатых годах не только «подаванцам» все прощалось, но даже тем, кто подписал на себя и других заведомую ложь, подчас кровавую, – прощалось.

Живые примеры давно состарились, давно сгибли в лагере, в ссылке, а те, что сидели и проходили следствие, были сплошь «подаванцы».

По этой причине я не стал бы ни однозначно осуждать Шаламова, ни принимать его слова за чистую монету, как это делает наш местный «шаламовед» Есипов – вообще не слишком чистоплотный в своих рассуждениях человек. Я о другом: действительно ли проблематика «Колымских рассказов» снята жизнью? Можем ли мы считать, что с закрытием лагерей эта тема сдана в архив? 

Полагаю, что нет; полагаю, впридачу, что чем радикальнее, чем безжалостнее распространять этические оценки Шаламова на любой произвол и любую жестокость, на все, пусть и несопоставимые с Колымой, мерзости нашей жизни, тем правильнее. Проследить путь от «Колымских рассказов» до нашей варварской тюремной системы несложно. Но я осмелюсь утверждать, что вопрос «можно ли просто так угробить человека на золотых приисках» и вопрос «может ли существовать армия, составленная из рабов», вопрос «можно ли расстреливать людей толпами» и вопрос «можно ли разгонять дубинками мирную демонстрацию» тоже лежат в одной плоскости, а их нравственные оценки неразрывно связаны друг с другом. 

Варлам Шаламов входит в число моих любимых писателей, самых важных для меня, самых перечитываемых. Полагаю, мы не должны забывать о том, что происходило в нашей стране в середине прошлого века, но ограничиваться этим было бы безответственно. Перенести шаламовское утверждение свободы и шаламовское неприятие насилия на те вызовы, с которыми свобода и достоинство человека сталкиваются сегодня – путь, который мне кажется единственно верным.

Но пока Варлам Тихонович остаётся малочитаемым классиком на откуп господам Позгалёвым , которым всё одно: что юбилейные речи произносить, что приказы об изъятии книг подписывать. И это прискорбно. 

Документы нашего прошлого уничтожены, караульные вышки спилены, бараки сровнены с землей, ржавая колючая проволока смотана и увезена куда-то в другое место. На развалинах Серпантинки процвел иван-чай – цветок пожара, забвения, враг архивов и человеческой памяти.

Были ли мы?

Отвечаю: «были» – со всей выразительностью протокола, ответственностью, отчетливостью документа.

Я ХОЧУ ОПУБЛИКОВАТЬ СВОИ СТАТЬИ (НОВОСТИ, ЗАМЕТКИ, ФОТО, АНОНСЫ) НА САЙТЕ "ВОЛОГДА СЕГОДНЯ"